трудно богатому войти в Царство Небесное.

                                                         Евангелие от Матфея, гл. 19.

 

 

1 мая 2004 г. в Александро-Невском соборе в Париже состоялся торжественный акт канонизации новопрославленных святых - протоиерея Алексия Медведкова, священника Димитрия Клепинина, матери Марии (Скобцовой), Юрия Скобцова и Ильи Фондаминского.

Во время праздничной литургии был торжественно зачитан акт о канонизации. И, по словам корреспондента, “после службы архиепископ Гавриил лично поздравил участвовавших в литургии иерархов, клириков и мирян с радостным событием и подарил каждому из них иконы новопрославленных святых”.

На следующий день празднование продолжилось на литургии, за которой последовал молебен - первая служба новых святых.

В числе прочих прихожан на литургии на следующий день присутствовал католический архиепископ Парижа кардинал Люстиже, несколько католических монахов и ветеран эскадрильи “Нормандия-Неман” в военной форме с национальным флагом Франции в руках. Многие из собравшихся, по словам корреспондента, лично знали прославляемых мучеников.

Вопрос о канонизации пятерых подвижников был рассмотрен Синодом Константинопольского Патриархата по просьбе архиепископа Команского Гавриила (де Вильдера), экзарха приходов русской традиции в Западной Европе. Изучив представление архиепископа, Синод “соборно постановил…, дабы протопресвитер Алексий Медведков, отец Дмитрий Клепинин, монахиня Мария Скобцова и ее сын Юрий Скобцов и Илья Фондаминский, скончавшие свое житие в святости и сподобившиеся мученических венцов, почитались в лике блаженных мучеников и святых Церкви, почитались верными, и дабы им воспевались песнопения и похвалы каждый год 20 июля”.

Отец Дмитрий Клепинин, монахиня Мария Скобцова, ее сын Юрий Скобцов и Илья Фондаминский, погибшие в концлагерях, были участниками благотворительной и культурно-просветительной организации помощи русским эмигрантам “Православное дело”. Арестованные в 1941 г они были убиты фашистами за работу в Сопротивлении и укрывательство евреев.

И. И. Фондаминский был другом и единомышленником основателей “Православного дела”. В молодости - активный член пари партии социалистов-революционеров, входивший в ее ЦК, - Фондаминский в последствии проникся близкими Матери Марии и другим основателям “Православного дела” идеями социального христианства.

Илья Исидорович Фондаминский был арестован и оказался в концентрационном Компеньском лагере после 22 июня 1941 года, когда началась война с СССР, и в Париже были арестованы около тысячи русских эмигрантов, но остался в Компеньском лагере вместе с евреями, когда большинство русских уже были освобождены. Компьеньский лагерь, куда отправляли задержанных в облавах русских эмигрантов, находился километрах в ста на северо-восток от Парижа. С этим лагерем в дальнейшем суждено было познакомиться и другим членам "Православного Дела".

В Компьеньском лагере совершилось крещение Ильи Исидоровича Фондаминского. Священник Константин Замбржицкий, настоятель Свято-Троицкого храма в Клиши, сам находившийся в заключении, крестил его в православной церкви, устроенной в одном из бараков. По просьбе Фондаминского, крещение было совершено втайне. На следующий день фашисты разобрали церковь. Праздничную литургию, на которой впервые причащался новопросвещенный Илия, пришлось служить в комнате священника. По свидетельству крестного отца, Ф. Т. Пьянова, после причастия Фондаминский был вдохновлен и радостен. Вскоре после крещения Фондаминский заболел и был переведен в местный госпиталь вследствие язвы желудка. Мать Мария могла его навещать. Был обдуман план побега Фондаминского через "свободную" зону Франции в США. Но Фондаминский решительно отказался от этого: он хотел разделить судьбу своих братьев - евреев. Как написал Г. П. Федотов, "В последние дни свои он хотел жить с христианами и умереть с евреями".

В этом решении он был непоколебим. В августе 1942 года, накануне своей отправки на восток из лагеря Дранси, он отверг второй, не терпящий отлагательства, план побега, в подготовке которого снова участвовала мать Мария. Характерно то, что в своем последнем письме к матери Марии, растрогавшем ее до слез, он, прежде всего, выразил заботу о том, чтобы его судьба не причинила боли друзьям: "Пусть мои друзья обо мне не беспокоятся. Скажите всем, что мне очень хорошо. Я совсем счастлив. Никогда не думал, что столько радости в Боге".

Всё было подготовлено к его побегу. По задуманному плану Фондаминского должны были переправить ночью из Дранси и устроить в относительно безопасном месте - парижском военном госпитале Валь де Грас. Вместо этого он был отправлен в Освенцим и погиб 19 ноября 1942 года.

Илья Исидорович Фондаминский (Фундаминский) родился в 1880 году в Москве в состоятельной еврейской семье, где после смерти старшего брата - революционера он был единственным сыном.

Как вспоминает В. М. Зензинов, “духовно Илья Фондаминский сложился в том маленьком и дружном полудетском, полуюношеском кружке, который в самом начале 90 х гг. возник в Москве, и к которому принадлежали Илюша Фондаминский, Абраша Гоц, Рая Фондаминская, Майя Тумаркина, Миша Цетлин, Яков и Амалия Гавронские, Коля Дмитриевский”.

Фондаминский, Цетлин и Дмитриевский вместе учились в  частной гимназии Креймана, Гоц, Цетлин и Гавронские были кузенами. “Это был, по словам Зензинова, кружок юных идеалистов-общественников, искавших смысл и оправдание жизни, мечтавших о служении человечеству… Они ходили в Большой и Малый театры, усердно посещали Румянцевскую библиотеку, читали в своем кружке рефераты на общественные, литературные и научные темы, спорили до утра, дурачились, веселились, ходили на лекции”. Идеологами кружка были Фондаминский и Гоц, Михаил Цетлин читал здесь свои стихи. По словам Зензинова, кружок был ревниво замкнутый, не допускавший к себе посторонних. Общественные мотивы были в нем резко выражены, что в значительной степени объясняется тем, что старшие братья Фондаминского и  Гоца уже были участниками революционного движения.

Трагическая судьба старшего брата (Матвей Фондаминский умер в ссылке от туберкулеза) была тем фоном, на котором прошли детство и юность Ильи Фондаминского.  В семье, по словам Зензинова, эта судьба была скрытой трагедией для отца и прекрасной легендой для детей.

     По словам Зензинова, познакомиться ему с этим кружком пришлось зимой 1899-1900 года, после того как они вместе с Н. Д. Авксентьевым встретились с Яшей Гавронским и Маней Тумаркиной в берлинском университете, а затем летом 1900 в Москве познакомились с Фондаминским и Гоцем.  Впервые Авксентьев и Зензинов встретились с ними в большой квартире Гавронских в доме страхового общества “Россия” на Лубянской площади, том самом, в котором позднее разместилась Чека. “Страшно подумать, - пишет Зензинов в 1948 году, - что в наивной девичьей комнатке Амалии Гавронской, окнами выходившей на Лубянскую площадь, сейчас быть может кабинет советского жестокого следователя”. 

     Фондаминский, по словам Зензинова, был “идеологом” кружка. Его доклады и рефераты, которые часто читались, были на общие, идейные темы, иногда неожиданные, оригинальные. Фондаминскому, “было тогда 19 лет. Это был стройный и высокий юноша, красавец, немного, пожалуй, артистической наружности, хороший спортсмен. У него были длинные, зачесанные назад волосы (по моде того времени - мы все почему-то носили такую прическу, она была как бы признаком передовых, радикальных убеждений), он хорошо танцевал, говорили, что он проявил способности к музыке, но почему-то забросил уроки на рояле, уже тогда он отличался увлекательным красноречием. В нем вообще было нечто врожденно художественное, пылкое, увлекательное”.

       Зензинов упоминает доклад Ильи, прочитанный на квартире Фондаминских на Тверской, на углу Малого Гнездиковского переулка. На докладе присутствовал весь кружок и гости, Зензинов и Авксентьев, уже бывшие тогда студентами берлинского университета. Доклад Фондаминского был посвящен тому, как следует изучать историю. Сущность доклада заключалась, согласно Зензинову, в том, что история ничему не учит и ничему не должна учить - она должна быть наукой описательной и чисто прагматической. Авксентьев, в ту пору уже председатель московского Исполнительного Комитета Союзного Совета Землячеств и один из главных руководителей студенческого движения 1899 года, сурово обрушился на докладчика. “Он подверг резкой и саркастической критике всю “концепцию” парадоксального докладчика и сравнил его понимание истории с наивностью летописца Нестора, не поскупившись при этом на ряд язвительных замечаний. ... «Положение спас, - пишет Зензинов, - милый Абраша Гоц, шутками и серьезным критическим разбором реферата сгладивший неловкое положение». Впрочем, начавшаяся тогда дружба берлинских студентов с симпатичным московским кружком продолжала крепнуть и перешла, по словам Зензинова, в прочную взаимную привязанность на долгие годы, можно сказать - на всю дальнейшую жизнь.

     Осенью 1900 года Фондаминский вместе с сестрой Раей и московскими друзьями уехал в Берлин, где все они поступили в университет. Здесь они слушали лекции по философии, социологии, политической экономии, праву и участвовали в русских заграничных организациях, слушали русские доклады, открытые и закрытые, на которых выступали приезжавшие из Женевы эмигранты - революционеры. Здесь они помогали собирать средства на революционную эмигрантскую литературу и даже способствовали ее отправке в Россию. Участие их в революционной заграничной работе было, по словам В. М. Зензинова, настолько горячим что, когда 15 февраля 1901 года студент Петр Карпович в ответ на расправы над российскими студентами по собственному решению развязал террор, выстрелив в Петербурге на приеме в министра  народного просвещения Боголепова, эта берлинская группа студентов сочла благоразумным по окончании семестра в спешном порядке разъехаться. П. Карпович был членом  этого берлинского кружка и на прием к Боголепову приехал прямо из Берлина.

      Весной 1901 года Фондаминский с Амалией Гавронской (своей невестой) уехал в Ниццу. Затем на летний семестр, пользуясь правом немецких студентов менять по окончании семестра университет, вся дружная компания переехала в Гейдельберг, чтобы послушать лекции Куно Фишера. Осенние каникулы они провели вместе в Москве, а на зимний семестр снова уехали в Германию.

       Весной 1902 года по дороге в Москву, куда он выехал вместе с Амалией, Илья Фондаминский  был арестован на границе, отвезен в Петербург и без объявления причин посажен в Дом Предварительного Заключения. Это был первый арест. Арестован Фондаминский был, вероятно, потому, что его встречи с эмигрантами - революционерами были прослежены, возможно, стала известна помощь, которую он оказывал в деле транспортировки  революционной литературы в Россию. Через полтора месяца одиночного заключения Фондаминского выпустили без всяких объяснений и последствий, и он приехал летом в Москву.

     Зензинов пишет о пережитом Фондаминским тогда в тюрьме  в одиночном заключении духовном переломе. “Ему казалось, как он говорил, что стены одиночки раздвинулись, и духовному сознанию открылась новая и светлая правда, ради которой только можно и должно было жить. О пережитом он говорил, как о полном духовном преображении - для него было ясно, что в основе пережитого было несознаваемое до сих пор, но, быть может, дремавшее в душе религиозное начало. Словом, он вышел из тюрьмы другим человеком - с новым на всю последующую жизнь духовным опытом. ... Нет сомнений, что именно тогда и произошел с ним перелом, после которого в нем родилось - и чем дольше, тем сильнее - укреплялось религиозное сознание, сделавшее из него, в конце концов, глубоко и искренне верующего человека, христианина”.

      Весь  1902 год Фондаминский провел в Москве.  В феврале следующего 1903 года он женился на Амалии, и весной они уехали в Италию. К поездке, по словам Зензинова, серьезно готовились, изучали искусство Возрождения.

      Интерес к искусству не был у Фондаминского мимолетным, отмечает Зензинов. Позднее он много и серьезно искусством занимался, составил богатейшую библиотеку, имел огромную коллекцию фотографий, изучал музеи Италии, Парижа, Берлина, Испании. “Только в самые последние годы, - пишет Зензинов, - когда поиски духовного смысла жизни захватили его почти целиком, ослабел, как будто, его интерес к искусству. Но аскетического в этом ничего не было - аскетизм был вообще чужд его натуре. Ему просто стало некогда этим заниматься...”

      В конце 1904 года Фондаминские вернулись в Россию. Илья Исидорович вошел в московский комитет партии социалистов – революционеров. Много выступал с докладами в частных собраниях в Москве.  “1905 год, - говорит Зензинов, - действительно был совершенно особенным - все и повсеместно в стране, как будто, кипело, возникали всякого рода легальные и полулегальные организации, происходили собрания и съезды - общественные и профессиональные, на которых обязательно выносились резолюции с требованием всех политических свобод и созыва Учредительного Собрания, вспыхивали ... выступления во флоте, как пожар развивалось крестьянское движение”.

    Обладавший природным даром оратора Фондаминский, усидчивыми занятиями накопил большой запас сведений по экономике России, главным образом по аграрному вопросу. В борьбе народничества с марксизмом, когда два миросозерцания боролись за души молодежи, за души масс за Фондаминским быстро утвердились в партии клички “Лассаль” и “Непобедимый”.  Речь в этой борьбе шла главным образом о решении аграрного вопроса, о значении земли в социальной и политической жизни страны.

     Летом и осенью 1905 года Фондаминский официально выступал на больших полулегальных собраниях в Москве под фамилией “Бунаков”. Как пишет Зензинов, по началу это был случайный псевдоним, выбранный Фондаминским по вывеске большого бакалейного магазина на Маросейке, мимо которого он ехал на одно из таких собраний. Скоро имя “Бунакова” стало известно далеко за пределами Москвы. Фондаминского приглашали для выступления в Курск, Тверь, Нижний Новгород и Вологду.

       Позднее в Париже в 1920-1940 гг. под этим же псевдонимом Фондаминский напечатает в журнале “Современные Записки” цикл  своих историософских статей “Пути России”, также посвященный в значительной степени вопросу о земле.

     Осенью 1905 года Фондаминский и Амалия были арестованы, но 18 октября вместе с другими заключенными освобождены толпой  из Таганской тюрьмы.

         После манифеста 17 октября, как пишет Зензинов, «в краткий период «свобод»,   Фондаминский вместе с другими эсеровскими ораторами много выступает на массовых рабочих собраниях. Когда в декабре 1905 года в Москве вспыхнуло вооруженное восстание, Фондаминский этому движению полностью сочувствует. “Для тогдашнего его настроения, - пишет Зензинов, - характерно, что едва ли ни все приданое Амалии он передал в московский комитет эсеровской партии на покупку оружия. Дни восстания Фондаминский провел в  главном эсеровском штабе восстания, в одном из переулков близ Арбатской площади, на квартире Лидии Арманд, куда постоянно приходили и откуда уходили дружинники. Каким-то чудом эта квартира не была обнаружена и разгромлена  войсками Дубасова и Мина.»

       После поражения восстания Фондаминский уехал из Москвы в Финляндию на первый партийный съезд на острове Иматра.

         По словам Зензинова, после поражения московского восстания Фондаминскому трудно было найти себе место в загнанной в подполье партийной жизни. Летом 1906 года он отправляется с докладами по провинции, выступает в Казани, Самаре, Саратове. Но после публикации 9 июля правительственного указа о роспуске Государственной Думы прерывает лекции и срочно уезжает в Петербург.

     Центральный комитет эсеровской партии, находившийся тогда в Финляндии,  принимает в ответ на роспуск правительством Государственной Думы решение о подготовке организованного восстания в военных крепостях и гарнизонах, в армии и на флоте.  Для этого в крупные военные  пункты должны были быть брошены лучшие партийные ораторы, агитаторы и организаторы. Такими пунктами были назначены Кронштадт, Свеаборг, Ревель, Киев, Севастополь. В Ревель был отправлен Фондаминский-Бунаков.

     Восстание в Свеаборге было неудачным, его немедленно подавили. В Кронштадте восстание  тоже было подавлено, и за участие в нем позднее были расстреляны 36 человек, главным образом матросы. В Ревеле сначала восстание было удачным, броненосец “Память Азова” был захвачен восставшими, но позднее и это восстание также было подавлено, в числе арестованных на броненосце, как участник восстания, оказался и Фондаминский.

     Однако случилось так, что волнения на броненосце “Память Азова” начались еще  до прибытия Фондаминского. С началом восстания  в Свеаборге, а затем в Кронштадте волнение во флоте, как по пороховой нитке, почти механически передалось и в Ревель, где стояла балтийская эскадра. В восстании приняли также участие существовавшие в Ревеле революционные организации. Крейсер “Память Азова” был захвачен восставшими матросами, несколько офицеров были убиты, остальные выброшены в море, но спаслись. Фондаминский прибыл в Ревель, когда крейсер уже был в руках восставших матросов. В числе руководителей восстания был революционер Оскар, член ревельской социал-демократической партии. Отправляясь в шлюпке на восставший броненосец, Фондаминский не знал, что положение на нем резко изменилось, верные правительству матросы снова овладели крейсером, а восставшие во главе с Оскаром были схвачены  и посажены в трюм.  Поэтому, на палубе крейсера Фондаминского и приехавших с ним членов ревельской организации социалистов-революционеров схватили и тут же связали, как участников мятежа.

      Как известно, после разгона первой Государственной Думы решением нового председателя совета министров Столыпина были учреждены военно - полевые суды. Восстание в Ревеле произошло на флоте, и значит, участники его должны были быть судимы военным судом, расправа которого в подобных случаях бывала краткой и беспощадной.

         Партия социалистов-революционеров разработала план побега Фондаминского из военной тюрьмы в Ревеле, организацией которого был занят В. М. Зензинов. В Гельсингфорс был отправлен курьер с просьбой прислать, на всякий случай, кого-нибудь из техников Боевой Организации с запасом динамита. Приехала жившая впоследствии в эмиграции в Париже Павла А. Левинсон. Несколько участников партийной ревельской организации предложили себя в качестве метальщиков снарядов. План состоял в том, что бы подменить Фондаминского во время посещения уборной и при бегстве его из башни ревельской военной тюрьмы задержать в случае надобности динамитными снарядами погоню. Удалось передать Фондаминскому письмо с подробным описанием плана и просьбой указать день и час такой возможной замены. Однако Фондаминский категорически “хотя и в ласковых словах” отказался от этого плана и даже вообще попросил отставить всякую работу по его освобождению.

     Суд был назначен в Ревеле, продолжался всего несколько часов и закончился вынесением смертного приговора. На рассвете весь город услышал залп в верхней части Ревеля, где находилась военная тюрьма. Но, как выяснилось позднее, расстреляны были восемь матросов и Оскар. Дело о троих, арестованных уже после восстания и захвата “Памяти Азова”, было выделено.

      Фондаминский и арестованные с ним ревельские рабочие были перевезены в Петербург, там над ними был назначен новый военный суд. Прокурором на этом суде был назначен, убитый впоследствии эсерами беспощадный Павлов, суды с его участием, как правило, заканчивались расстрелом. Защищали Фондаминского и его товарищей несколько человек, в том числе симпатизировавший эсерам ревельский присяжный поверенный А. А. Булат.  И военный суд вынес всем трем обвиняемым оправдательный приговор! Тем не менее, это не помешало одному из членов суда посоветовать Амалии, срочно увезти мужа заграницу. Следуя этому совету, Фондаминские немедленно после суда отправились на вокзал и, проехав через Финляндию, Швецию и Германию вскоре оказались во Франции в Париже, “ведь виз, - как пишет Зензинов, - в то время не требовалось”.

     После драматических событий первой русской революции, после суда и неожиданного оправдания Ильи Исидоровича военным судом в Петербурге, Фондаминские осенью 1906 года надолго поселяются в Париже на квартире на рю Черновиц, в Пасси. «Тогда, - пишет Зензинов, это был еще не вполне застроенный район, внизу расстилался огромный зеленый сад, спускавшийся к Сене,  с балкона открывался чудесный вид на весь Париж – с Эйфелевой башней и широким горизонтом.»

      Для Фондаминского это были годы самоуглубления и самоопределения. Значительное влияние оказала  на него дружба с Д. С. Мережковским и З. Н. Гиппиус, которые жили в эти годы в Париже. Прежде Фондаминский участвовал в Петербурге в собраниях Религиозно-Философского общества , организованного Мережковскими и Философовым, позднее он передал в Париже из собственных средств несколько тысяч рублей на издания журнала Мережковских «Вопросы жизни». В годы второй послереволюционной эмиграции Фондаминский участвовал также в организованных Мережковскими собраниях «Зелена Лампа».

      Дружил Фондаминский  в годы первой эмиграции годы также с Б. В. Савинковым, который тоже бывал у Мережковских.

     Фондаминский был членом Заграничной Делегации Партии социалистов - революционеров.

      В 1909 году Фондаминский, давно и хорошо знавший Азефа, вошел в комиссию, назначенную для проверки слухов о его предательстве, и участвовал в разоблачении Азефа.

      Фондаминский, как сообщает Зензинов, оставался ортодоксальным эсером в признании террора и после Азефа. Он был даже техническим посредником в сношениях партии с Савинковым, принявшимся после исчезновения Азефа за восстановление партийных террористических предприятий.

    Однако, говорит Зензинов, для всего внутреннего духовного развития Фондаминского было только естественным, что позднее, начиная с 1910 года, он от террора отказался.

     В 1914 году с началом войны Фондаминский становится горячим оборонцем. После февральской революции в апреле 1917 года он возвращается в Петроград, где немедленно входит в Совет Крестьянских Депутатов. Вскоре Фондаминский был избран там в исполнительный Комитет Совета.

       Доклад “О земле”, сделанный Фондаминским на одном из пленарных заседаний Совета, имел большой успех, был напечатан в миллионах экземпляров и получил широкое распространение.

    Некоторое время спустя Фондаминский согласился принять пост комиссара Временного Правительства для Черноморского флота и уехал в Севастополь, где в течение нескольких месяцев участвовал в бурной политической жизни Черноморья, стремясь совладать с нараставшим среди черноморских матросов большевистским влиянием. Здесь пользовавшийся большой популярностью среди матросов Фондаминский был огромным большинством голосов избран в Учредительное Собрание. Он стал депутатом от Черноморского Флота, имевшего в Учредительном Собрании особое представительство.

     В качестве депутата Учредительного Собрания Фондаминский принял участие в единственном ночном заседании Учредительного Собрания 6 января 1918 года, где выступал, не заметив даже, как в него целился из винтовки какой-то матрос - большевик, узнавший в нем комиссара Черноморского флота, и только вмешательство соседа предотвратило выстрел…

      После разгона Учредительного Собрания большевиками Фондаминский должен был перейти на нелегальное положение. Он скрывался в Петербурге, в Москве и, наконец, на Волге в Костромской губернии, где лишь странная случайность, по словам Зензинова, спасла его от ареста и немедленной расправы. Узнавший его Федор Раскольников, большевистский комиссар по морским делам, явившийся с обыском на пароход, где ехал Фондаминский, проявил  неожиданное мягкосердечие и, пристально посмотрев на Фондаминского, прошел мимо.

      Летом 1918 года Фондаминским удалось добраться до Одессы летом. Они уехали заграницу ранней весной 1919 года через Константинополь. И вскоре снова оказались в Париже, в эмиграции, на своей прежней квартире на рю Черновиц в Пасси.

     Фондаминский сознавал, что эмиграция эта будет длительной. Сразу же он принимается за большую работу, которая, как пишет Зензинов, “естественно вытекала из всего им пережитого и передуманного. Она, конечно, была посвящена России”. В течение всех лет, отданных этой работе, Фондаминский прочитал огромное количество книг, добираясь до первоисточников. Из прочитанных книг у него составилась большая и богатая библиотека. (Впоследствии во время оккупации значительная часть этой библиотеки была приобретена у Фондаминского неким фашистским офицером и вывезена им в Германию.)

     На это работу, связанную с исследованием исторических корней российской имперской политической культуры и идеологии, сначала уходило все его время. Как пишет Зензинов, - «ночами Илья упорно сидел  за книгами, часами потом выхаживал по своему кабинету, раньше, чем написать какую-нибудь статью, он должен был всю ее от первого до последнего слова сказать себе”. Так была написана длинная серия  из семнадцати статей под названием “Пути России”, напечатанная Фондаминским в “Современных Записках” в 1920-1940 гг., и так им и не законченная. 

      Однако первая статья, фактически открывшая этот цикл, появилась еще раньше в 1920 году во втором номере парижского журнала “Грядущая Россия”. Статья была посвящена Древнему Риму и римским завоеваниям, вслед за которыми в Европе и Азии распространилась культурное римское влияние, аналогичное, по мысли Фондаминского, влиянию современной западной культуры. В дальнейшем Фондаминский принялся за изучение исторических судеб народов Китая, Индии, Египта и Византии, стремясь там найти объяснение природы земельного и политического устройства Российской империи, а также выяснить источники той политической идеологии, на которой строилась имперская государственность.  

     Методология этого исследования, хранит живой отпечаток личности  его автора. Как замечает Г. П. Федотов, первым, “что поражало и покоряло в Фондаминском, была его редкая доброта. Она казалась безграничной. Доброта Ильи Исидоровича проявлялась ярче всего в аспекте кротости. … Совершенно неслыханной в кругу русской  идеологической интеллигенции была терпимость Фондаминского к чужим убеждениям, даже самым далеким, даже враждебным. Он всегда старался понять противника в его основной правде”.

      В исследовании Российской империи предпринятом социалистом-революционером Фондаминским эта позиция становится основным методологическим принципом. “Конечно, эта терпимость, - говорит Федотов, - отчасти объясняется открывшейся ему другой стороной истины. Он был одним из немногих, кто на историческом водоразделе сумел видеть подлинные, не шаржированные очертания и старой, и новой России”. Тщательность анализа и глубина понимания, с которыми Фондаминский подошел к анализу политической природы Российской империи, по-видимому, мистифицировали некоторых современных исследователей, заставляя их увидеть в Фондаминском сторонника монархии. В действительности он был добросовестным историком, чутким идеологом и талантливым пропагандистом. Сознавая, что самодержавие было верой русского народа, он заставил себя отнестись к его идейной истории без политической предвзятости и , по словам Федотова, мог без всякого отвращения рассказывать, о сапогах Александра первого, которые целовал обступивший его народ., хотя и несколько злоупотреблял этим рассказом. «Не только либералы, - говорит Федотов, - но и русские дворяне, в обществе которых выступал Фондаминский, не могли не чувствовать брезгливости к подобным жестам».

     Однако “после Тихомирова, народовольца, - признает Федотов, - Фондаминский, социалист - революционер, собрал наиболее богатый материал для понимания души русского самодержавия”.

      На наш взгляд, Фондаминский был вполне скептически настроен по отношению к центральной для идеологии русского самодержавия концепции исторической мессианской избранности, исключительности и неповторимости России. Последовательно анализируя  особенности государственного устройства Российской, империи Фондаминский обнаруживает его прототипы в восточных деспотиях древности и средневековья, в Египте и в Китае. Для него Российская империи - восточная деспотия с западными декорациями, некий гибрид Востока и Запада, лишенный главных достоинств, как того, так и другого.

   Согласно Фондаминскому, Россия связана также культурной преемственностью с византийской цивилизацией, «где, - говорит он, - Восток и Запад, духовно неслиянные, сплелись в удивительном узоре».

    Для историософской концепции Фондаминского имел большое значение тот факт, что отношения Востока и Запада на путях развития цивилизации драматичны. Если влияния Запада в лице эллинской культуры на Восток в лице, например, персидско-арабской цивилизации  было чудодейственным, оно пробудило Восток, то Восток, в форме египетской цивилизации, проник в общечеловеческую эллинскую культуру и духовно взорвал ее. Вследствие этого Римская империя гибнет, расширяя свои границы и постепенно превращаясь в  восточную деспотию.

        В своем исследовании истории цивилизации Фондаминский косвенно полемизирует с еще одной идеологической концепцией, характерной, в свою очередь, не для русского самодержавия, а для идеологии ордена революционной русской интеллигенции, с тем комплексом идеологических и философских представлений, которые объединяет концепция Русской идеи. И в то же время он остается  отчасти под их влиянием этой концепции.

      Согласно Достоевскому[1], русская идея должна была стать  «синтезом тех идей, которые  с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях».

      Соловьев[2] писал, что русская идея “не имеет в себе ничего исключительного и партикуляристического, что она представляет собой лишь новый аспект самой христианской идеи, что для осуществления этого национального призвания нам не нужно действовать против других наций, но с ними и для них”.

      Для Бердяева смыслом Русской идеи является “братство народов, искание всеобщего спасения”, когда “все ответственны за всех”[3].

      Согласно историософской концепции Фондаминского, Христианство стало своего рода ответом пробужденного Востока на его духовное порабощение Западом, предпринятое от имени эллинской культуры. Тогда вместе с победой Христианства прекращается борьба Востока и Запада. И тем самым Запад оказался побежденным на путях мировой эллинской цивилизации. Она погибла, так как ее стремление стать “единой”, “общечеловеческой”, охватить всю культуру мира, оказалось невыполнимым. “Она цивилизовала Запад, ибо Запад был бескультурен, - пишет Фондаминский о греко-римской цивилизации во второй статье своего цикла. - Прикоснувшись к Востоку, она пробудила его к новой творческой жизни. Слить духовно Восток и Запад, создать воистину общечеловеческую цивилизацию ей не удалось”.

       Полемизируя с мыслью славянофилов об исключительности исторических путей России, Фондаминский пишет: «конечно, в человечестве, Россия страна не “особенная”, ибо она шла всегда чужими путями - путями Востока и путями Запада. России еще надо осознать себя, утвердить свою индивидуальность и затем идти к тому, от чего отказаться дух человеческий не может - к примирению Востока и Запада, к их духовному слиянию».

        По словам Федотова, Фондаминский жаждал принять участие в строительстве нового мира, который он провидел за хаосом исторического крушения. И в христианском идеале Нового града Фондаминский стремился с примирению как личного с общественным, так и национального с вселенским.

      Эти идейные стремления выразились также  в его издательской деятельности как редактора журнала «Новый град» ”. Он не только сам стремился к знанию, - говорит Зензинов, - не только хотел делиться своими знаниями с другими, но и старался убедить других в том, что считал общечеловеческой правдой. И любимым детищем Фондаминского стал именно “Новый град” - журнал религиозно-философско-культурного характера, который он редактировал вместе с  Г. П. Федотовым и Ф. А. Степуном.

   В последние годы особенно дороги для него были также беседы у него в кабинете на религиозно-философские темы с участием Николая Бердяева Федотова, матери Марии (Скобцовой), Федора Пьянова и других создателей благотворительной и культурно-просветительной организации “Православное Дело”.

        Кроме широкой издательской и пропагандистской деятельности Фондаминский на протяжении долгого времени широко занимался благотворительность в среде русской эмиграции. По словам Федотова, Фондаминский помогал  множеству людей и в материальных, и в духовных нуждах. “Помогал  достойным и недостойным и не жалел своих денег».

         Вместе с Н. Д. Авксентьевым, М. В. Вишняком, А. И. Гуковским и В. В. Рудневым на протяжении 20 лет Фондаминский входил также в редакцию “Современных записок”. Журнал, издававшейся на средства полученные от чешского правительства, был лучшим в эмиграции и, вероятно, одним из лучших во всей русской журналистике. Фондаминскому этот журнал был обязан широтой и гуманистическим подходом ко всем не только литературным и культурным, но и политическим темам.

     С годами круг интересов и деятельности Фондаминского становился еще шире. Фондаминский создал издательство “Современные записки”, где на протяжении нескольких лет вышли книги Бунина, Зайцева, Алданова, Маклакова, Ладинского, Ходасевича, Шестова, Зензинова, Милюкова, Вейдле, Вишняка, Лосского, Бердяева, Сирина, Цетлина, Прегель. Средств для создания издательства не было в то время ни у журнала, ни у организатора. Но Фондаминский договорился с берлинским книгоиздателем Заксом об издании рекомендованных “Современными записками” книг при личной гарантии со стороны Фондаминского стоимости 250 экземпляров. Издательство это не стремилось к получению какой-либо прибыли. Его целью была помощь авторам в издании книг, как доходных, так и бездоходных.

        По свидетельству Марка Вишняка, Фондаминскому это начинание обошлось тогда в 18 тысяч франков, не только из-за неблагоприятной конъюнктуры на книжном рынке, но и в силу его книгоиздательской неопытности. “Это было одно из многих “добрых дел”, которыми он увлекался в эти годы, - пишет Марк Вишняк, - и которые творил на свой лад, не спрашивая никого и ни с кем не советуясь”.

       Позднее, стремясь увеличить популярность журнала и издательства, в течение двух сезонов Фондаминский устраивал приобретшие известность “Вечера Современных Записок” с докладами на самые разнообразные темы, где в числе выступавших были Бердяев, Милюков, Керенский, Жаботинский, Ростовцев и др.

     С начала 1930 гг., потеряв жену, Фондаминский, полностью отдается широкой общественной работе. Каждую субботу его квартире собирались то молодые писатели и поэты, то один из созданных им кружков по изучению разных течений современной мысли, то артисты и театральные деятели. В это время он увлекается театром, и таким образом при его помощи появляется в Париже “Русский театр”, проработавший в течение трех сезонов. (Интересно отметить, что в числе поставленных на его сцене пьес была пьеса Яновского “Азеф”).

       Фондаминский в то время проникся  стремлением создания идейной преемственности в среде русской эмиграции. Для русского Монпарнаса, для молодых писателей и поэтов вечера в квартире Фондаминского стали местом встречи эмигрантских сыновей с «орденскими людьми». Так называет писатель Варшавский, представителей интеллигенции революционного времени. «Многие из нас, - пишет Варшавский, - до встречи с Фондаминским никогда не видели вблизи «живого» эсера. В первый раз, передо мной был кто-то, кто ничего для себя не хотел».

     Фондаминский, прежде всего, стремился к оказанию разнообразной помощи часто бедствовавшим литераторам второго поколения русской эмиграции. Понимая, что единственная настоящая помощь поэтам и писателям состоит в том, чтобы дать им возможность писать и печататься, помимо межпоколенческих литературных встреч под названием «Круг» Фондаминский устроил для молодых писателей и поэтов для «русского Монпарнаса» издание литературного альманаха с таким же названием и серии стихотворных сборников «Русские поэты».

     Вместе с тем  тридцатые годы были для Фондаминского временем напряженных духовных исканий. В это время он начал регулярно молится в православной церкви, но откладывал свое крещение. Он объяснял это тогда своей к нему не готовностью. “Для всех, живших эти годы рядом с Ильей, - говорит Зензинов,- был очевиден особый духовный рост его, ведший к раскрытию того, что было ему присуще».

       Г. П. Федотов в посмертной статье, посвященной памяти Фондаминского говорит что “об Илье Исидоровиче Фондаминском трудно писать, не впадая в агиографический тон, он действительно был праведником и в христианском и в светском смысле слова, а умер мучеником. Правда шансов на канонизацию, - добавляет Федотов, - у него, еврея и социалиста - революционера, не много”.

     Отрадно сознавать, что наше, жадно подхватившее предвосхищенный Фондаминским интерес к изучению культуры, но далекое от его политических идеалов время, в духовном отношении обнаруживает здесь, почти неожиданно, чуткую интуицию.

     Подверженные политическим страстям современники редко бывают проницательными. (К сожалению, по свидетельству очевидцев, антисемитизм соотечественников не пощадил Фондаминского даже в концентрационном лагере). О том, какой была ненависть политических оппонентов, преследовавшая социалистов-революционеров даже после их смерти, можно судить по выдержке из статьи, напечатанной в нью-йоркской газете «Россия» 31 октября 1953 года в связи с кончиной М. В. Зензинова.  Эту статью цитирует  в своей книге В. С. Варшавский: «Пусть будет проклят день и час, - пишет автор этой статьи, - когда появились на русской земле все эти взбесившиеся барчуки - декабристы, все недоучившиеся семинаристы Чернышевские и Добролюбовы, все бомбисты и цареубийцы, все кретины «февраля» и закоренелые преступники «октября» и т.д.

      Замечательно ответил тогда на это епископ Иоанн Сан-Францисский в газете «Новое русское слово: «Мне хочется говорить совсем беспристрастно. Я никогда не принадлежал ни к «левым», ни к правым, и сейчас тем более, как пастырь, не принадлежу ни к тем, ни к другим и мне одинаково дорога всякая душа человека, как бы ни называл он себя в этом мире. Это естественно. «Левые» и «правые» имеют для пастыря не тот смысл, который усваивается этим понятиям в политике, а тот, который раскрывается в евангельском образе Божьего суда над человечеством. На левой стороне стоят все, не понимающие своей виновности и ответственности перед Богом, а на правой – все, кто не подозревает о своей перед Богом Праведности».[4]